Пензенский некрополь

     ВЕНОК САВИЦКОМУ

     На Митрофаниевском кладбище, в окружении захоронений 1940-50-60-х и даже 1970-х годов, серебрянкой крашенных крестов, звездочек, обелисков и оград, величественно возвышается каменный крест. Подойдем к нему. На таком же черном, надгробном камне-голгофе простая надпись:

«Академикъ живописи Константинъ Аполлоновичъ Савицкий. Родился 25 мая 1844 г. Скончался 31 января 1905г.».

Могила К. А. Савицкого. Фото А. Дворжанского 1980 г. Во время ремонтных и благоустроительных работ в апреле 1986 г. крест памятника был установлен каноническиv, т. е. так, чтобы нижняя наклонная его перекладина имела направление слева и сверху — направо и вниз, а не наоборот, как было. Ошибка в установке креста вкралась, по всей видимости, еще в 1944 г.     Очень кратко и в то же время емко, тут вся жизнь. Могила покойного академика ухожена — видно, что за порядком и чистотой следят. А ведь когда в 1944 году готовились торжественно отметить столетие со дня рождения Савицкого, ее с большим трудом нашли. Спасибо, помогли бывшие его ученики — участники его похорон. Также с немалым трудом учениками уже того 1944 года возле кладбищенской ограды на свалке был обретен, а затем и заново установлен на могиле крест. Подумать только: память об известном художнике и педагоге, место упокоения его праха могли быть утрачены для нас навсегда ... Да, как бы возросло величие каждого умершего человека, его неповторимость, насколько бережнее мы, живые, стали бы относиться друг к другу, если бы можно было просто, подойдя к любой могиле, увидеть и сопережить вместе с близкими покойного щемящие душу события скорбных дней. Окунуться в них позволяют сохранившиеся воспоминания о К. А. Савицком.

     Еще с зимы конца 1903 — начала 1904 годов Константин Аполлонович был болен плевритом. Предпринятое им весной и летом лечение кумысом не дало никаких результатов. Врачи настоятельно советовали поехать в Крым, где теплый и мягкий климат мог бы способствовать укреплению пошатнувшегося здоровья. Вняв их советам и начав новый учебный год, Савицкий отправился на лечение. Вернувшись из Крыма 16 декабря в Пензу, он казался бодрым и вполне окрепшим, но, к сожалению, это продолжалось недолго. Силы вновь покидали его: слабый, мучимый одышкой, он уже с трудом проводил занятия, а ведь до окончания учебного года было еще далеко: только-только закончились рождественские каникулы. Ученики жалели, и хотя состояние его не могло не тревожить, никто не думал, что развязка наступит так скоро.

     Еще днем 31 января 1905 года Савицкий был на службе, как всегда по расписанию с 5 до 7 часов вечера он провел занятие вечерового рисунка и ушел к себе на квартиру (1).

     Дальше мы узнаем из письма Н. К. Грандковского, художника и педагога училища, к И. Е. Цветкову, художественному коллекционеру, другу Константина Аполлоновича:

«Скончался он 31-го в 11,5 ч. от паралича сердца, один среди детишек, так как Валерия Ипполитовна ездила в Москву на похороны матери. Сын его, Вадя, только успел с лестницы добежать до меня и со мною обратно, — на это потребовалось не более 3-х минут, — все уже было кончено» (2).

Упомянутые в письме Валерия Ипполитовна — жена Константина Аполлоновича, а Вадя — их сын Вадим.

     В «Моих воспоминаниях» В. И. Савицкая писала:

«18-го января меня вызвали в Москву к умирающей матери, мне было очень трудно решиться ехать, оставлять его (Константина Аполлоновича. — Д. Д.). Он уверял меня, что чувствует себя хорошо, и я уехала. 29 скончалась моя мать, а 31 января не стало и его. Он скончался скоропостижно» (3).

     Нам к этим свидетельствам остается только добавить, что кончина Константина Аполлоновича наступила, когда он купал в ванной комнате свою младшую дочь Ольгу двух с половиной лет. На руках у Валерии Ипполитовны осталось семеро детей...

     В училище все переживали это горе с болью. Вот как описывает известие о кончине своего учителя Д. И. Карпов:

«Не помню которого числа прибегает утром сестра моя из школы в слезах. Спрашиваю, в чем дело, а она говорит, что наш Константин Аполлонович умер... Подломились колени, задрожали ноги, не могу пуговиц застегнуть у пальто; бегу в школу, вхожу и вижу: под лестницей стоят, всхлипывая и вздрагивая плечами, Николай Карлович Грандковский и батя — Михаил Александрович Венценосцев. Вбегаю в квартиру, вижу его, лежащего не то на столе, не то в гробу — не помню, вскрикнул я и упал тут же и долго горько плакал, плакал и за тех, которых не было здесь, любящих Константина Аполлоновича. Создалось такое тяжелое положение, что и рассказать трудно. И как это Бог помог Валерии Ипполитовне пережить все это. Все помрачилось, все плакали, рыдали» (4).

     Гроб с телом, украшенный живыми цветами и венками, был установлен на квартире художника в столовой. Ученики и преподаватели художественного училища, других учебных заведений, знакомые и друзья семьи Савицких приходили проститься с покойным. Тот же Грандковский пишет:

«Горе учеников я не могу описать, так оно велико; были пролиты реки слез, самых искренних. Все дни и все ночи ученики не отходили от его гроба...» (5).

     В те дни на адрес училища приходили телеграммы и письма, где все, знавшие Савицкого, выражали чувство утраты. Так, уже 2 февраля была получена телеграмма от художников-передвижников:

«Пенза. Школа рисования. Валерии Ипполитовне Савицкой. Пораженные неожиданной кончиной дорогого и всеми горячо любимого Константина Аполлоновича, товарищи выражают Вам искреннее глубокое соболезнование. Брюллов, Дубовской, Киселев, Лемох, Маковский» (6).

     Многие из его бывших учеников приехали в Пензу почтить память Учителя и проводить его в последний путь.

     По уже приводившимся, ярким и детальным воспоминаниям Д. И. Карпова, день похорон — 3 февраля — был теплым и пасмурным.

«После отпевания покойника было произнесено над гробом слово законоучителем школы Венценосцевым, где он изображал жизнь и деятельность его в мире искусств. Гроб покойного был покрыт парчевым покрывалом с прорехой у уха покойника. Небо было затянуто тонкими облаками. Падал редкий снег. На площади у церкви остановились для фотографирования процессии. В эту минуту выглянуло в прорыв облаков солнце и осветило гроб. Все увидели в прореху покрывала ухо и седые волосы покойного. Этот вид на всех произвел гнетуще-тяжелое впечатление и многие вскрикнули со стоном» (7).

     Затем шествие по Суворовской улице (ныне Куйбышева) направилось к кладбищу. Впереди несли большой венок из живых цветов с надписью на ленте:

«Дорогому отцу-директору и незабвенному преподавателю от скорбящих учащихся».

За ним следом — венки от губернских и городских властей, учебных заведений, различных учреждений и обществ, друзей и товарищей семьи.

     На кладбище, над гробом с телом К. А. Савицкого, произнесены были прощальные речи. Искренними были слова А. В. Малютина. В них ярко проявилась вся любовь, которой платили ученики Савицкому в ответ на его заботу о них — слова эти, пожалуй, являют собой самый верный портрет Константина Аполлоновича:

«Господа! Прежде чем вынести из училища (8) тело усопшего незабвенного Константина Аполлоновича, скажем последнее ученическое «прости» нашему отцу-директору. Жутко и больно делается при мысли: кого теряем мы в лице умершего? Он не был для нас только талантливым педагогом-наставником, он был отцом и, как часто сам говорил, нашим старшим другом и товарищем. Он жил одной жизнью, глубоко проникался нашими духовными и материальными нуждами и как отец любил нас всех без различия, словом и делом поддерживал каждого из нас. Слепо веря и беззаветно любя человека, он всю жизнь, все свои силы, всю энергию отдал на служение обездоленному люду. Этой святой любовью к человеку он старался объединить нас в одну дружную семью для общего служения человечеству. Пусть же эта высокая, святая любовь к человеку навсегда запечатлеется в наших сердцах и станет для нас дорогим заветом. И теперь, говоря последнее «прости» нашему отцу-директору и другу-наставнику, пожелаем мир, вечный мир его праху».

     Там же прочли экспромт Н. И. Гушина, тоже ученика Савицкого, который от волнения не мог и слова вымолвить. Он начинался так: «Не покидай нас, милый Дед ...». Среди учеников ходило несколько уважительных прозвищ Савицкого: одно — уже упомянутое «Дед», другое — «Зевс Громовержец», за низкий раскатистый голос и быструю, как бы летящую, походку с гордо поднятой седой головой.

     На следующий день после похорон, 4 февраля 1905 года, «Пензенские губернские ведомости» откликнулись некрологом Евгения Семенова, преподавателя истории искусств в художественном училище. Кроме общей оценки Савицкого как художника было отмечено:

«что касается до Пензенского рисовального училища, то со смертью своего директора оно утратило не только опытного и талантливого художника-руководителя, трезво относящегося к задачам искусства, умеющего и в работы учеников вдохнуть «душу живую», но и главного своего «начальника», лишилось человека, жившего преимущественно его интересами, скорбящего его скорбями и радовавшегося его радостями».

     Замечательный русский художник и человек обрел свой покой на Митрофаниевском кладбище. Пензенская земля, для которой он сделал так много, приняла его прах. Вечная ему наша память.