Как составить родословную

     Составление родословных часто является обязательным условием при изучении сложнейших экономических, политических, демографических, этнических, географических, культурных и др. процессов. Значение генеалогии (науки о родословных; от греч. «генос» — род, «логос» — слово) для науки и культуры бесспорно. Не будем здесь на этом специально останавливаться. Цель статьи — показать возможности генеалогии для рядового (в социально-историческом смысле, разумеется) человека.

     Итак, генеалогия —

«историческая дисциплина, занимающаяся изучением и составлением родословных, выяснением происхождения отдельных родов, семей и лиц, выявлением их родственных связей, фактов биографии» (1).

     До недавнего времени в СССР на генеалогию смотрели пролетарско-негативным взглядом, хотя официально и признавалась ее полезность, применительно, скажем, к удельным князьям или А. С. Пушкину, но личные родословные разыскания советских трудящихся отнюдь не поощрялись. Большевистское тоталитарное государство пресекало не только явные попытки эстетизации и поэтизации дореволюционной жизни, но и стремилось полностью оторвать советских подданных от своих исторических корней, видело в любом объективном историческом знании опасность для строя, так как большинство сравнений было явно не в пользу последнего (не случайно поэтому одними из первых, на рубеже 20-х и 30-х годов, подвергались репрессиям именно ученые и краеведы). В последние два-три десятилетия научные генеалогические исследования охватывают у нас практически все слои общества (в мире генеалогия «всесословной» стала значительно раньше); основным объектом изучения остаются, как и до революции, привилегированные сословия — дворянство, священнослужители, потомственные почетные граждане, купечество, но появилось много работ и по генеалогии казачества, крестьянства, мещанства, цеховых ремесленников, заводских рабочих и др. групп населения. Любительская же генеалогия более или менее массовый характер приобрела в стране только в годы Перестройки, что связано, безусловно, с идеологической переориентацией нашего общества.

     За рубежом любительская генеалогия — весьма распространенное увлечение. Генеалогические сюжеты используются нередко в детективном жанре. Героиня одного из таких произведений (рассказ Д. Уэстлейка «Не трясите фамильное древо»), от лица которой ведется повествование, называет изучение своей родословной

«делом интереснейшим и во многих отношениях полезным. Именно полезным, потому что из-за него у меня появились чрезвычайно приятные знакомства <...>».

Этот прекрасный рассказ как нельзя лучше соответствует нашей теме:

«Пожалуй, я должна объяснить, что такое генеалогическое исследование. Это изучение чьего-либо фамильного древа. Вы собираете данные о свадьбах, рождениях и смертях, ищите старые фамильные библии (на чистых листах и полях которых или специально сделанных вкладышах в старину, в т.ч. в России, существовал обычай вести семейные летописи. — С. Ш.), разговариваете с родственниками и, наконец, рисуете фамильное древо, благодаря которому видно, кто кого и когда родил и когда женился. И когда ваше фамильное древо построено — на пять, семь или сколь угодно в глубь поколений — можно положить его в папку и завещать местной библиотеке(генеалогические исследования местного характера принимает на вечное хранение и Госархив Пензенской области.— С.Ш.), и таким образом история вашей семьи останется в веках, и я, например, считаю, что это важное и полезное дело, хотя мой младший сын Том смеется и говорит, что это просто глупое хобби. Нет, говорю я вам, не глупое. Ведь это благодаря ему я раскрыла преступление, разве нет?»

Убедительно рекомендую заинтересовавшемуся читателю ознакомиться с этим детективным рассказом, вы не пожалеете потраченного времени (опубл. сб.: Уэстлейк Д. Полицейские и воры. Проклятый изум­руд. Элиста, 1991).

     Обратимся к нему еще раз:

«Мне вероятно, следует объяснить, что такое этот «Генеалогический обмен». Многих любителей генеалогии интересует в основном история их собственной семьи, и поскольку ветви фамильных древес пересекаются, кто-то может знать факты, поисками которых другие любители занимаются месяцами. Поэтому есть специальные журналы, посредством которых можно обмениваться информацией. Я не раз получала таким образом очень ценные сведения. Так что в летнем номере «Генеалогического обмена» появилась заметка о том, что мне необходима информация о <...>».

Из последнего отрывка видно, во-первых, что любительская генеалогия за рубежом поставлена на серьезную основу. Неудивительно, что многие генеалоги-любители, объединенные там в многочисленные родословные общества, со временем становятся исследователями-профессионалами, круг их интересов начинает выходить далеко за рамки собственной родословной. Поэтому и граница между любительской и научной генеалогией зачастую весьма условна. Во-вторых, понятно, что информацией об искомых индивидах, в силу принадлежности этих индивидов по большей части к рядовому населению, располагают, как правило, только те, кто сам происходит от этих индивидов. Вот замечательная возможность путем подобных объявлений отыскивать людей, находящихся с исследователем своего родословного древа порой в очень отдаленных степенях родства и свойства!

     Основным источником составления родословных служат архивы. Столь непрочный материал, как бумага, хранит несколько веков нашей истории. Перед глазами исследователя проходят поколения за поколениями. Такого ощущения неумолимости времени не найти на кладбищах: могилы столетней давности редки даже в Европе, не то что у нас. Для зарубежья, как ни обидно это сознавать, присуще и более бережное отношение к архивам. То ли это проявление национальных черт характера, то ли более сильное историческое самосознание, то ли просто благоприятное стечение внешних обстоятельств, выражающееся, в частности, в отсутствии или меньших разрушительных последствиях войн и революций. Трудно представить, что кто-то из советских граждан живет в том же самом доме, в котором на протяжении 200-300 лет обитали его предки (если только на Русском Севере, где лучше сохраняются и народные традиции, и старинные семейные документы, и иконы, и рукописные книги). В Европе же такое встречается сравнительно часто. Стоит, например, в Англии замок, и владеет им некий дворянский род лет 500 (замок, конечно, перестраивается, расширяется, но фамильные документы берегутся); а в каком-нибудь французском городке усадьба принадлежит старинной буржуазной семье еще со времен королевы Марго; или, скажем, Швеция или Норвегия: как много там крестьянских домов, где не редкость семейные бумаги XVII столетия.

     Но и для россиян не все безвозвратно потеряно. Отечественные архивы — богатейшие хранилища, позволяющие достаточно детально изучать наше прошлое, в т.ч. составлять родословные для самых широких слоев населения.

     Прежде, чем перейти к специальным рекомендациям, задам вопрос читателю: задумывался ли он, сколько было у него предков? В генеалогии принято считать по три поколения на столетие. В таком случае у нашего 30-летнего современника было

4 предка в начале XX в.,

32 — в нач. ХIХ-го,

256 — в нач. ХVIII-го,

2048 — в нач. ХVII-го,

16384 — в нач. XVI века (14-е поколение предков).

На позднем Средневековье и остановимся.

     Отечественная источниковая база, из-за утраты основного массива документации допетровского времени, такова, что мало кому удается установить хотя бы некоторых своих предков, живших в XVII столетии. Даже среди представителей старинных российских дворянских фамилий немногие могут назвать своих предков времен Иоанна Грозного. Согласитесь, однако, что 512 предков в кон. ХVII в. (9-е поколение) — это немало. Будет большим достижением, если исследователю своей родословной, несмотря на все трудности поиска, удастся установить хотя бы два-три десятка из этих 512 человек. Но и удовольствие от занятий генеалогией не сравнимо ни с чем; в эмоциональном плане обнаружение каждого нового своего предка в некоторой степени напоминает состояние человека, которому при просмотре лотерейной таблицы выпал крупный выигрыш. И это ни в коей мере не преувеличение; испытав такое на себе, читатель поймет справедливость моих слов.

     Даже относительно скромная родословная из шести поколений, не уходящая да лее кон. XVIII в., выглядит впечатляюще, если в ней присутствуют все 126 ее представителей (2 + 4 + 8 + 16 + 32 + 64).

     Первое, с чего нужно начинать составление своей родословной: на основе бесед со старшими и просмотра семейных документов попытайтесь узнать как можно больше о своих предках и др. родственниках.

     Этим вы подготовите почву для следующего этапа — работы в архивах, а возможно (в зависимости от того, кем были ваши предки и родственники) и с печатными источниками. Госархив Пензенской области — основное хранилище края, где сосредоточена массовая документация с кон. XVIII в. до наших дней; есть небольшое количество документов и более раннего времени, но не далее рубежа XVII и XVIII столетий. В зависимости от социальной принадлежности предков выбираются соответствующие фонды архива, по делам которых и ведется исследование; фонды, с краткой характеристикой их содержания, указаны в путеводителе «Государственный архив Пензенской области» (Пенза, 1962). Естественно, что биографические сведения о каких-то людях содержатся в архивных фондах всех организаций. Но целесообразно ли искать сведения о своих предках, например, в ф. Пензенской уголовной палаты, не зная точно, были ли они вообще когда-либо судимы, или в ф. Канцелярии пензенского губернатора, когда не известно, работали ли они там или попадали ли лично в поле деятельности этого учреждения? Поэтому здесь рассматриваются лишь некоторые фонды и печатные источники, содержащие массовую биографическую информацию.

     Большинство жителей Пензы и городов области — потомки крестьян или сами некогда крестьяне. По ревизским сказкам (материалам учета податного населения), хранящимся в ф. Пензенской казенной палаты (учреждение типа нынешнего облфинотдела), можно проследить своих крестьянских предков с X ревизии (1858 г.) до III ревизии (1762 г.) (2). Сложность заключается в том что X ревизия была последней, а первичных материалов Всероссийской переписи населения 1897 г. не сохранилось: поэтому нужно знать имя предка, желательно мужского пола, на 1858 г. (хотя бы он был на это время только что родившимся) и населенный пункт, где он жил или был приписан. Если имя такого предка в памяти не уцелело, следует попытаться его восстановить, например, посредством посемейных списков 20-х и 30-х годов, хранящихся в фонде соответствующего сельсовета.

     В любом случае полезно знание места работы своих предков в советское время. В фондах этих организаций могут оказаться их анкеты или личные дела, содержащие разного рода сведения, которые позволят вести дальнейшие поиски.

     По ревизским сказкам можно изучать также родословные купцов и мещан. Так я отыскал пять поколений предков своего прапрадеда (деда по материнской линии бабушки по отцу) — купца II гильдии В. М. Алышова (1842 — ок. 1914), городского головы (мэра, как сейчас стали говорить на западный манер) г. Краснослободска Пензенской губ. (ныне райцентр Мордовской АССР), в 1913 г. выбывшего из купеческого сословия по причине пожалования ему, за деятельность на поприще городского самоуправления, звания потомственного почетного гражданина. Массовая информация о лицах городских сословий в Госархиве области содержится также в фондах городских дум и управ губернского и уездных городов, Пензенских мещанской и ремесленной управ и некоторых др. фондах.

     Универсальным источником для родословных белого (т.е. немонашествующего) духовенства являются клировые ведомости (нечто вроде послужных списков) из ф. Пензенской духовной консистории. Зная место службы своего предка до революции, исследователь выяснит о нем самые разнообразные сведения (возраст, получаемое содержание, награды, состав семьи, место службы или учебы детей и пр.). В клировых ведомостях отмечено, где служит или служил отец предка. Это дает возможность, взяв клировую ведомость церкви отца, углубиться на одно поколение, затем еще на одно и т.д. Так мне удалось проследить до XVIII в. те линии своей родословной, в которых предки были священниками. В клировых ведомостях указано также, где и когда обучались члены причта (клира); обратившись к фондам этих учебных заведений, можно получить очень любопытные сведения об успеваемости и учебном быте своих предков из духовенства (с кем только не учились вместе в Пензенской духовной семинарии мои предки-священники: с отцом А. Ф. Керенского, В. О. Ключевским и мн. др. примечательными людьми).

     Основные источники для составления родословных дворян и чиновников — формулярные (послужные) списки и материалы фондов дворянских депутатских собраний и Департамента герольдии Сената (3). Опубликованная в этом же выпуске «Временника» статья о дворянах Кнорре является по существу их родословной (хотя и не имеет ни графической, ни текстовой формы собственно родословной), составленной почти исключительно по содержанию одного лишь дела из ф. Пензенского дворянского депутатского собрания. В России, преимущественно до революции, было издано достаточно много дворянских родословных, как сборников, так и по отдельным родам (4), однако, эти публикации не охватывают большинства фамилий.

     Чем значимее был социальный статус лица, тем в большем числе источников, как архивных, так и печатных, содержится о нем информация. Для отыскания сведений о должностных лицах, помещиках и представителях торгово-промышленного класса очень полезны «Памятные книжки», «Адрес-календари» губерний и подобные им центральные и местные справочные издания, продолжавшие по традиции выходить и в первые годы советской власти. Такой путь помогает избежать непроизводительных затрат времени в архивах. Покажу это на примере из практики работы над своей родословной. В семье говорили, что мой двоюродный прадед П. А. Макаров (дядя по отцовской линии бабушки по отцу) занимал какой-то высокий пост в Вятской губ. Для установления этого факта в архиве мне, во-первых, пришлось бы ехать в Вятку или Санкт-Петербург, а во-вторых, поиск по разным фондам даже высокопоставленного лица — дело очень трудоемкое. Избежать этого можно было просмотром справочников. Начал я с ведущих в губерниях учреждений — ведомства Министерства внутренних дел (надо сказать, что дореволюционное МВД имело значительно более широкую сферу деятельности, чем нынешнее; кроме полиции, общей и политической, тюрем и пожарной охраны ему были подчинены земство, городское и сословное самоуправление, духовные дела иностранных исповеданий, печать, статистика, здравоохранение и ветеринария, почтово-телеграфное ведомство, техническо-строительный контроль и учреждения по воинской повинности) (5).

     В Пензе отыскался только один подходящий мне справочник (центральный, издания 1914г.), в Гос. библиотеке СССР им. Ленина нашлась местная «Памятная книжка». Прадед оказался председа­телем уездного съезда (глава уездной администрации; для местностей, не имевших уездных дворянских корпораций, — должность, равнозначная уездному предводителю дворянства) Котельнического у. Вятской губ. (6)

     Большое значение для генеалогических изысканий имеют и такие универсальнейшие материалы, как разного рода списки избирателей (в земские собрания, к примеру, или в Гос. думу), охватывающие самые широкие слои населения и существующие как в рукописном виде в соответствующих архивных фондах, так и в печатном. И конечно же бесценным источником для родословных служат метрические книги церквей; целесообразно просмотреть весь массив метрических книг прихода своих предков, что даст возможность установить не только время рождения и крещения, бракосочетания и смерти, места захоронения, сословную принадлежность, но и многочисленное свойство предков по линии воспри­емников при крещении и поручителей при венчании. Метрические книги, со 2-й пол. XVIII в. по 1918 г. (по уездам Пензенской губ., входившим в состав территории области), содержатся в ф. Пензенской духовной консистории.

     При поиске сведений для своих родословных нужно иметь в виду изменения административно-территориального деления. Так, например, многие материалы до 1928 г. по южным районам Пензенской области хранятся в Госархиве в Саратове (7).

     Родословные могут иметь либо графическую (генеалогические таблицы), либо текстовую (генеалогические росписи) форму. Графическая форма, бесспорно, нагляднее. Она, к тому же, и живописнее, если родственные связи рисуются, как в Средние века, в виде изображения реального дерева, в какой-то мере стилизованного. Реалистически нарисованное родословное древо будет уместно там, где изобразительными средствами нужно создать обстановку старины и декоративности, например, в художественной книжной иллюстрации, в оформлении интерьера. Естественно, возможности реалистически изображенного родословного древа ограничены, так как при большом числе показываемых лиц оно становится громоздким и тем самым теряет свою наглядность. Поэтому в настоящее время ствол и ветви заменены линиями, а листья — кружками и квадратиками, и родословное древо превратилось в схему — вертикальную генеалогическую таблицу. Но и в этом виде при очень большом количестве показываемых лиц неминуемо крупный формат листа исключает использование такой родословной в печати. К тому же компановка вертикальной генеалогической таблицы требует нескольких предварительных вариантов, а вычерчивание ее белового экземпляра — больших затрат времени. Крупный формат и много времени на изготовление нужны и для других видов графических родословных — кругообразных и горизонтальных генеалогических таблиц.

     В силу названных причин чаще применяется текстовая форма родословных (генеалогическая роспись), в которой показанным в ней лицам присваиваются номера по определенной системе, в результате чего степень родства двух любых ее представителей видна без помощи генеалогической таблицы. В родословной росписи есть возможность давать сведения о том или ином лице в любом объеме и со ссылками на источник. Таким образом, роспись, уступая таблице в наглядности, превосходит ее по степени информативности.

     Лучшим вариантом родословной является сочетание генеалогической росписи с генеалогической таблицей. Методика их составления приведена в учебнике вспомогательных исторических дисциплин (см. прим. 1). Очень содержательна в этом отношении статья Н. А. Соболевой «Некоторые аспекты методики генеалогических исследований в современной французской литературе», опубликованная в сб. «История и генеалогия» (М., «Наука» 1977, с. 274-285). В дальнейшем на страницах «Временника» читатель сможет познакомиться с разными видами родословных таблиц и росписей на примерах некоторых пензенских дворянских фамилий.

     Не нужно, конечно, замыкаться только на дворянской генеалогии. Местное историческое краеведение обогатилось бы любопытнейшими фактами, имея хотя бы несколько десятков родословных потомства рядовых пензенских первопоселенцев. А что оно живет в наши дни, нет сомнений: много пензяков носят те же фамилии, часто довольно редкие, что и их предки, поименованные в Строельной книге г. Пензы (1665 г.). В этой связи уместно привести один генеалогический факт, установленный французскими историками: пара супругов, живших во Франции в сер. XVII в., дала жизнь (в среднем) 1000-2000 потомков, живущим сегодня (8). В СССР таких исследований, кажется, не проводилось, но, скорее всего, аналогичные материалы по Средней России будут незначительно отличаться от французских. Тогда какую степень взаимопроникновения родословных современных жителей Пензы могли бы мы наблюдать!

     В данной статье, к сожалению, нет возможности достаточно детально изложить методику составления родословных, с учетом специфики основных источников и подробным обзором литературы. Это тема большой монографии. Здесь рассмотрены лишь основные положения в помощь лицам, еще не приобретшим опыта исторических исследований.

     В последние годы в нашей стране возникло много организаций как историко-культурного, так и собственно родословного направлений, куда вошли и профессионалы, и любители в области генеалогии (сюда, например, относятся всевозможные союзы и общества, созданные по сословному принципу: дворянские, купеческие, казачьи и пр.). В прошлом году при Советском фонде культуры образован Совет по генеалогии, объединивший представителей генеалогических обществ и кружков Москвы и Санкт-Петербурга, исследователей из др. городов и республик, задача которого — помочь нашим современникам узнать свою родословную; Совет возглавил доктор историч. Наук проф. С. О. Шмидт (9). Интересующиеся генеалогией могут обращаться в эти организации как за методической помощью, так и по вопросам сотрудничества.

     Государственные архивы сейчас выполняют для населения платные работы по выявлению генеалогических материалов и составлению родословных. Такие же заказы принимает и редакция «Временника».

     Историю общества невозможно постигнуть полностью без изучения семьи. Желаю удачи всем, стремящимся узнать свою родословную! 

 

Опубликовано: «Пензенский временник любителей старины», № 4 — 1992,
с. 10-13.

 

Приложение

     Приложение

 

Дональд УЭСТЛЕЙК

     НЕ ТРЯСИТЕ ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО

Дональд Эдвин Уэстлейк (1933-2008), американский писатель и киносценарист, работал в жанрах детектива, фантастики и юмористической прозы.     В жизни я так не удивлялась, а ведь уже отметила свое семидесятитрехлетие и одиннадцать раз бабушка и дважды прабабушка. Но в жизни не встречала ничего подобного, и это истинная правда.

     Все началось с моего интереса к генеалогии, который во мне пробудила Эрнестина Симпсон, вдова, встреченная мною в Бэй-Арбор, во Флориде, куда я ездила позапрошлым летом. Флорида мне, разумеется, не понравилась - слишком все дорого, и, я бы сказала, слишком все ярко, и неимоверное множество комаров и прочих насекомых - но нельзя все же сказать, что поездка ничего мне не дала, поскольку я увлеклась генеалогическими изысканиями, а это замечательное хобби и очень ценное, с какой стороны ни подойти.

     Собственно, генеалогические исследования хороши еще и тем, что дают возможность знакомиться с весьма приятными людьми, хотя общение с некоторыми ограничивалось перепиской; и, главное, благодаря этому увлечению я встретила мистера Джеральда Фолкса, во-первых.

     Но я забегаю вперед и вынуждена буду вернуться к началу, хотя хотелось бы мне знать, где на самом деле это началось. С одной стороны, знакомство с генеалогией началось с уже покинувшей нас Эрнестины Симпсон, но, с другой стороны, реальное начало всем этим событиям было положено почти двести лет назад — а рассказ мой начинается с того, что я наткнулась на имя Эуфимии Барбер.

     Так вот. На самом-то деле следует начать с объяснения, что собой представляет фамильное древо. Это исследование происхождения семьи. Вы просматриваете метрики, записи о женитьбах, рождении и смерти, старинные семейные Библии, беседуете с членами семьи и постепенно выстраиваете фамильное древо, отображающее, кто от кого и когда родился, кто когда женился и когда умер и так далее. Это очень увлекательное занятие, и существуют целые общества любителей генеалогии, и когда у кого-то получается готовое семейное древо — на протяжении, скажем, семи, или девяти, или скольких угодно поколений, тогда можно все это записать, сложить в папку и сдать в местную библиотеку — и это навсегда становится «документом» о нашей семье, что, по-моему, весьма ценно и важно, даже если мой младший сын Том смеется и называет все это глупостями. Нет, это не глупости. В конце концов, я таким образом разоблачила убийство, правда?

     Ну вот, на самом деле, думаю, все началось, когда мне впервые встретилось имя Эуфимии Барбер. Она была второй женой Джона Андерсона. Джон Андерсон родился в графстве Гучлэнд, Вирджиния, в 1754 году. Во времена революции в 1777 году он женился на Этель Рите Мэри Рэйборн, и у них было семеро детей что для той поры было вовсе не удивительно, хотя сейчас большие семьи вышли из моды, и это, осмелюсь сказать, факт постыдный.

     Как бы там ни было, третьим ребенком Джона и Этель Андерсон стала девочка по имени Прюденс, от которой по прямой линии со стороны отца моей матери происхожу я, — естественно, это отмечено на моем фамильном древе. Но впоследствии, просматривая архивные записи графства Аппоматокс - прежний Гучлэнд теперь часть Аппоматокса, — я наткнулась на имя Эуфимии Барбер. Оказалось, Этель Андерсон скончалась в 1793 году при родах восьмого ребенка также не выжившего, — и тремя годами позже, в 1796 году, Джон Андерсон женился вновь на вдове по имени Эуфимия Барбер. К тому времени ему было сорок два года, а ей тридцать девять.

     Конечно же Эуфимия Барбер не может считаться моей родней, но я решила все же поинтересоваться ее родословной, желая добавить имена ее родителей и место рождения в свою семейную схему, еще и потому, что какие-то Барберы состояли с нами в дальнем родстве по линии матери моего отца, и мне было любопытно, не связана ли с ними Эуфимия. Но записей о ней практически не осталось, и я узнала только лишь, что Эуфимия Барбер была родом не из Вирджинии и объявилась там за год-два до замужества с Джоном Андерсоном. Через пару лет после женитьбы, вскоре после кончины Джона в 1798 году, она продала андерсеновскую ферму, весьма прибыльную, и снова уехала. Так что у меня не было никаких сведений ни о датах ее рождения и смерти, ни о ее первом муже — очевидно, по фамилии Барбер, — одна лишь запись о ее браке с моим далеким прадедом со стороны отца моей матери.

     Собственно говоря, мне незачем было заниматься дальнейшими поисками, поскольку Эуфимия Барбер никоим образом не была мне кровной родней, но я очень тщательно подходила к своим трудам, и мне оставалось всего ничего до полного завершения фамильного древа на протяжении девяти поколений, и я захотела удовольствия ради расследовать все до конца.

     Вот почему я послала сведения об Эуфимии Барбер в очередной выпуск «Генеалогического журнала». Необходимо пояснить, что это такое. Любители генеалогии занимаются преимущественно своими личными изысканиями, но нередко семейные связи переплетаются, и бывает, что кто-то годами ищет сведения, чисто случайно всплывшие у кого-то другого. Поэтому издается специальный журнал по обмену подобной информацией. В последние годы я широко им пользовалась. И вот в летнем выпуске «Генеалогического журнала» было опубликовано мое объявление, которое выглядело следующим образом:

«БАКЛИ Генриетта Роде, адрес: 119А Ньюбери-стрит, Бостон, Массачусетс.

Обмен данными по Родсам, Андерсонам, Ричардсам, Прайорам, Маршаллам, Лордам.

Желательна любая информация об Эуфимии Барбер, замуж. за Джоном Андерсоном, Вирджиния, 1796».

     Этот журнал не раз помогал мне в прошлом, но никогда я не получала ничего подобного ответу по поводу Эуфимии Барбер. И первый отклик пришел от мистера Джеральда Фолкса.

     Прошло два дня, как я получила свой экземпляр летнего номера журнала. Я сосредоточенно изучала его в поисках чего-то полезного для своего исследования, когда зазвонил телефон. Я, по правде сказать, немножко разозлилась, что кто-то отрывает меня от моих штудий, и, наверное, начала разговор несколько раздраженно.

     Однако джентльмен на другом конце провода не подал виду, даже если он это заметил. Очень приятным глубоким баритоном он спросил:

     — Нельзя ли переговорить с миссис Генриеттой Бакли?

     — Слушаю вас, - отвечала я.

     — А, простите за беспокойство, миссис Бакли. Мы с вами не встречались. Но я увидел ваше объявление в последнем выпуске «Генеалогического журнала»...

     — Вот как? — Мое недовольство мигом улетучилось. Впервые за все время кто-то откликнулся так быстро.

     — Да, — сказал он. — Я наткнулся на упоминание об Эуфимии Барбер. Мне думается, это может быть Эуфимия Стовер, которая вышла за Джейсона Барбера в Саванне, Джорджия, в 1791 году. Джейсон Барбер — мой прямой предок по материнской линии. У Джейсона и Эуфимии был только один сын — Эбнер, от которого я и происхожу.

     — Так, — сказала я, - видимо, у вас имеются весьма подробные сведения.

     — О да, - подтвердил он, — моя фамильная схема почти завершена. На двенадцать поколений, так-то. Не уверен, сумею ли продвинуться дальше. Вы ведь знаете, английские метрики до 1600 года такие неполные.

     — Ну, разумеется, — согласилась я. Признаться, он меня поразил. Двенадцать поколений! Это было самое грандиозное древо из тех, которые я знала, хотя я и читала о людях, доводивших отдельные свои ветви до пятнадцатого колена. Но столкнуться самой с человеком, проследившим свою родословную на дюжину поколений!

     — Может, нам стоило бы встретиться, — предложил он, — я передам вам сведения об Эуфимии Барбер. У меня еще есть в одной ветви какие-то Маршаллы может, это тоже вам пригодится. — И он рассмеялся очень приятно, напомнив мне моего покойного мужа, Эдварда, когда тот бывал особенно чем-то доволен. — И разумеется, — добавил он, — есть шанс, что у вас имеется что-то полезное по Маршаллам для меня.

     — Что ж, прекрасно, — сказала я и пригласила его к себе на другой же день.

     Назавтра, за полчаса до прихода Джеральда Фолкса, я что-то разволновалась и решила немножко привести себя в чувство из опасений показаться впадающей в детство, как можно было заключить по моему поведению перед этим визитом. Я металась туда-сюда, стирала пыль, что-то переставляла, протирала, беспрестанно поглядывала в зеркало и поправляла волосы дрожащими руками - словом, вела себя как девочка перед первым свиданием. «Генриетта, — строго сказала я себе, тебе семьдесят три года, и весь этот вздор давно позади. У тебя одиннадцать внуков и внучек, а только посмотри, как ты себя ведешь!»

     Но бедный Эдвард был уже девять лет как в могиле, все мои братья и сестры умерли, а дети, кроме младшего Тома, разъехались и жили своей жизнью, как и положено, и лишь изредка вспоминали, что надо бы написать матери письмецо. И я слишком ясно осознавала, что не стоит докучать своим обществом Тому и его семье. Поэтому большую часть времени я провожу одна, общаясь разве что только со своими приятельницами по приходской церкви да еще с коллегами по генеалогическим исследованиям, хотя бы и по почте.

     Потому-то я и находила очень приятным, что меня собирается посетить очаровательный джентльмен, да еще и компаньон по интересам в придачу.

     И по прибытии мистер Джеральд Фолкс меня совершенно не разочаровал. На вид ему было не больше пятидесяти пяти, хотя он клятвенно уверял, что шестьдесят два, с густой копной седых волос над приятным мужественным лицом. Он был прекрасно одет, дорого и элегантно — что нечасто встретишь в наши дни, когда псевдоэлегантность присуща ничтожеству, а преуспеяние отдает ужасным плебейством. Держался он изысканно вежливо и не преминул похвалить мою гостиную.

     Вообще говоря, как хозяйке мне жаловаться не на что. Живу я одиноко, на вполне приличный доход, оставленный мне Эдвардом, — при этом выбор обстановки и поддержание порядка не составляют никакой проблемы. (К тому же, готовясь к визиту мистера Фолкса, я вычистила всю квартиру снизу доверху.) С собой он принес свою родословную, выполненную им просто восхитительно. Родословные таблицы, фотокопии метрик всех видов, очень аккуратно отпечатанная семейная хронология в виде блокнота со свободными листами — словом, пример тщательно и планомерно продуманной и выполненной работы, к чему безуспешно стремятся многие любители генеалогии.

     От мистера Фолкса я получила недостающие сведения по Эуфимии Барбер. Родилась она в 1765 году в Сэйлеме, Массачусетс, и была четвертым ребенком в семье Джона и Алисии Стовер. Вышла за Джейсона Барбера в Саванне в 1791 году. Преуспевающий торговец Джейсон умер вскорости после рождения их первенца Эбнера в 1794 году. Эбнера взяли на воспитание дед с бабкой по отцу, а Эуфимия Саванну покинула. Как я уже знала, она появилась в Вирджинии, где вышла замуж за Джона Андерсона. Мистер Фолкс не имел сведений о последующем периоде ее жизни, кроме даты кончины — в 1852 году в Цинциннати, Огайо. Погребена она была под именем Эуфимии Стовер Барбер — очевидно, она не сохранила фамилию Андерсон после смерти Джона Андерсона.

     Покончив с этим, мы стали копаться в наших семейных историях дальше и обнаружили общего для наших семейств предка — Алана Маршалла из Ливерпуля, Англия, около 1680 года. Дату его рождения сообщить мистеру Фолксу смогла я. На этом деловая часть нашей встречи закончилась. Было уже половина пятого, и я предложила гостю чай и сладости, на что тот изъявил благосклонное согласие.

     Перед уходом мистер Фолкс пригласил меня на концерт вечером в пятницу, и я с готовностью согласилась. Так начались самые странные три месяца моей жизни.

     Не потребовалось много времени понять, что за мной ухаживают. Хотя вначале поверить в это было трудновато. В моем-то возрасте! Но я сама знавала очень удачные пары, сочетавшиеся браком на закате дней, — одиноких вдовцов с общими интересами, решивших скрасить оставшиеся годы совместной жизнью и выглядевших при этом вовсе не так смешно, как могло бы показаться на первый взгляд.

     От своего сына Тома я ожидала насмешек и неприязни к Фолксу. О подобных вещах много понаписано. Поэтому меня приятно поразило, когда они поладили с первой же встречи, но еще более я удивилась, когда Том рассказал мне, что мистер Фолкс осведомился у него, не станет ли тот возражать, если он, Фолкс, попросит моей руки. Том ответил, что не только не станет возражать, но, напротив, считает эту мысль замечательной, избавляющей нас обоих от одиночества наедине с одними лишь генеалогическими увлечениями.

     Что касается прошлого Фолкса, то он сразу же выложил мне всю свою историю. Он происходил из состоятельной семьи, жил на севере штата Нью-Йорк, был биржевым маклером в Олбени и ушел на пенсию. Шесть лет назад у него умерла жена, детьми их Бог не благословил, и он остался совершенно один.

     Последующие три месяца скучать мне, поистине, не приходилось. Мистер Фолкс — Джеральд — сопровождал меня повсюду на концерты, в музеи, театры — и мы довольно хорошо узнали друг друга. Он всегда был очень вежлив и задумчив; и виделись мы почти каждый день.

     За это время собственные мои генеалогические изыскания пришли в полное запустение. Я была слишком увлечена своими делами, мысли мои занимал Джеральд, а не члены семьи, давным-давно отошедшие к праотцам. Заинтересовавшие меня сообщения в «Генеалогическом журнале» так и пропали втуне; я не написала ни единого письма. А те, которые получала я, лежали на моем столе нераспечатанными. И так продолжалось, покуда развивались наши отношения.

     Через три месяца Джеральд наконец решился.

     — Я уже не молод, Генриетта, - сказал он, — не особенно красив (на самом деле он был, конечно, очень привлекателен), не очень богат, хотя и скопил достаточно средств к своим преклонным летам. Могу предложить вам, Генриетта, лишь самого себя — верного и надежного друга.

     Превосходное предложение! После девяти лет вдовства мне и во сне не могло присниться снова стать супругой, да еще такого очаровательного джентльмена!

     Естественно, я сразу же дала согласие и стала звонить Тому, чтобы поведать ему радостную новость. Том со своей женой Эстеллой устроили маленький праздник по поводу нашей помолвки, и мы принялись строить планы. Поженимся мы через три недели. Слишком скоро? Да, но чего же тянуть? А медовый месяц можно провести в Вашингтоне, где мой старший сын, Роджер, занимает ответственную должность в Государственном департаменте. После чего вернемся в Бостон и обоснуемся в прелестном старинном доме на Бикон-Хилл, который как раз продается и который мы приобретем сообща.

     Ах, эти планы! Перспективы! Как по-новому наполнились недавно еще пустые дни моей жизни!

     Последнюю неделю я была поглощена хлопотами в старой квартире на Ньюбери-стрит. Пока мы будем в Вашингтоне, Том взялся перевезти мои пожитки в наше новое жилище. И оставалось еще множество всяких дел по хозяйству, за что я и принялась с удовольствием.

     И вот я наконец подошла к столу, где валялись мои генеалогические материалы. Устало присев после долгого напряженного дня, я решила посвятить немного времени своим бумагам — привести их в порядок, прежде чем начать укладывать. Итак, я распечатала скопившуюся за последние три месяца корреспонденцию.

     Писем было двадцать три: в двенадцати запрашивали сведения по фамилиям, упомянутым в моем журнальном объявлении; в пяти других предлагалась информация для меня; а шесть касались Эуфимии Барбер. В конце концов, именно она, Эуфимия Барбер, свела нас с Джеральдом, поэтому я решила потратить время и прочесть их.

     Это было нечто. Прочтя письма, я обессиленно откинулась в кресле, уставясь в пространство, ощущая, как во мне рождается ужасное подозрение. Сомневаться в правдивости полученных сведений не приходилось.

     Судите сами — вот что мне было известно об Эуфимии Барбер до получения писем.

     Эуфимия Стовер родилась в Сэйлеме, Массачусетс, в 1765 году. В 1791 году вышла замуж за Джейсона Барбера, вдовца из Саванны, Джорджия. Два года спустя в 1793 году Джейсон умер от желудочных колик. Еще через три года Эуфимия появилась в Вирджинии и вышла за другого вдовца, Джона Андерсона. И этот умер через два года, в 1798 году, от желудочной болезни. В обоих случаях Эуфимия, распродав мужнино добро, уезжала.

     А вот что к этому добавилось в письмах — в хронологическом порядке.

     От миссис Уинни Мэй Катберт из Далласа, Техас. В 1800 году спустя два года после смерти Джона Андерсона, Эуфимия Барбер появляется в Гаррисбурге, Пенсильвания, и выходит за Эндрю Катберта, вдового богатого торговца. Эндрю умирает в 1801 году, промаявшись желудком. Вдова, продав магазин, исчезает.

     От мисс Этель Саттон из Луисвилла, Кентукки. Эуфимия Барбер в 1804 году выходит за вдовца из Луисвилла Сэмюэла Николсона, владельца табачной плантации. Последний отходит в мир иной в 1807 году после болезни желудка. Вдова продает ферму и уезжает.

     От миссис Изабель Паджет из Конкорда, Калифорния. В 1808 году Эуфимия Барбер вышла замуж за Томаса Нортона, тогдашнего мэра Дувра в Нью-Джерси, вдовца. В 1809 году Томас Нортон скончался, страдая гастритом.

     От миссис Луэллы Миллер из Бикнелла, Юта. Эуфимия Барбер выходит за состоятельного судовладельца из Портсмута, Нью-Хэмпшир, Джонаса Миллера, в 1811 году. В том же году Миллер умирает от желудочного расстройства. Вдова, продав имущество, исчезает.

     От миссис Лолы Хопкинс из Ванкувера, Вашингтон. В 1813 году в южной Индиане Эуфимия Барбер выходит за фермера-вдовца Эдварда Хопкинса. Тот умирает в 1816 году, после долгих болей в области живота. Ферма продается, вдова съезжает.

     От мистера Роя Камби из Канзас-Сити, Миссури. В 1819 году Эуфимия Барбер вышла за Стенли Тэтчера из Канзас-Сити, владевшего баржей вдовца. Он скончался в 1821 году вновь по причине желудка. Наследство продано, вдова скрылась.

     Сомнений не оставалось. Промежутки между датами могли означать наличие и других вдовцов, подпадавших под роковые чары Эуфимии Барбер, чьи потомки не причисляли себя к любителям генеалогии. Кто мог подсчитать, сколько мужей умертвила Эуфимия Барбер? Совершенно ясно, что это убийства — жестокие убийства ради наживы. Лично у меня имелись свидетельства восьми убийств — а кто знает, восемь их было или восемнадцать? Кто скажет теперь, сколько раз Эуфимия Барбер убивала ради наживы и уходила безнаказанной?

     Невероятная женщина. Ее мужьями становились всегда вдовцы — естественно, одинокие, естественно, легко поддающиеся женскому коварству. Она охотилась на вдовцов и потом оставалась их вдовой.

     Джеральд.

     Некая мысль явилась ко мне, и я ее отвергла. Невероятно, чтобы это оказалось правдой, — здесь не могло быть ни крупицы правды.

     Но что я в действительности знала о Джеральде Фолксе, кроме его собственных рассказов? И разве я не вдова, одинокая и чувствительная? И обеспеченная?

     Яблоко от яблони недалеко падает, как говорится. А вдруг отпрыск унаследовал что-то от своих далеких предков?

     Что за мысль! Мне пришло в голову, что, должно быть, немалое число вдов вроде меня интересуются своими родословными. Женщин, имеющих досуг и средства, чьи дети выросли и разъехались, заполняющих пустоту существования генеалогией. Бессовестный человек — охотник за богатенькими вдовушками — не найдет для знакомства предлога лучше, чем такой общий интерес.

     Какая дичь — подумать такое о Джеральде! Но поскольку я не могла отделаться от этих мыслей, то в конце концов решила, что единственно возможный способ для меня — это попытаться найти подтверждение тому, что он говорил о себе, и тем самым снять возникшие подозрения.

     Биржевой маклер в Олбени, Нью-Йорк, сказал он. Я тут же стала звонить старому приятелю моего первого мужа, бывшего маклером в Бостоне, и попросила его разузнать по возможности, работал ли в Олбени за последние пятнадцать-двадцать лет биржевым маклером человек по имени Джеральд Фолкс. Он сказал, что с легкостью это проверит по своим каналам и перезвонит. И перезвонил, сообщив, что таковой личности нигде не числится!

     Однако я все еще отказывалась верить. Торопливо одевшись, я поспешила прямиком в телефонную компанию, где, что-то отчаянно наврав про генеалогические увлечения, ухитрилась отыскать старую телефонную книгу по Олбени, штат Нью-Йорк. Я знала, что для справочных целей в головном офисе компании хранятся телефонные справочники разных крупных городов, но не была уверена, что у них сохранились экземпляры такой давности. Наконец служащая вынесла мне телефонный справочник по Олбени 1946 года, пыльный и потрепанный, но целый.

     Никакого Джеральда Фолкса не было ни в одном разделе справочника — ни среди домашних, ни среди рабочих телефонов.

     Так. Значит, это правда. Теперь я поняла метод Джеральда. Подыскивая очередную жертву, он просматривал генеалогические издания в поисках женщин, которые пересекались с ним по его родственным связям. Затем он встречался с нею, быстро разузнавал, вдова ли она, подходит ли по возрасту, достаточен ли банковский счет, — и начинал ухаживать за ней.

     Я подумала, что он совершил первую в своей жизни ошибку, воспользовавшись Эуфимией Барбер в качестве предлога для знакомства. Не знаю, понимал ли он, что следы Эуфимии могут привести к нему самому. Разумеется, никто из шестерых, написавших мне, не догадывался об ее подлинной роли, зная лишь об одной свадьбе и смерти.

     И что мне делать теперь — сидя на заднем сиденье такси на обратном пути, я совещалась сама с собой.

     Конечно, я испытала сильный шок и страшное разочарование. Как я встречусь с Томом, с другими детьми, с друзьями, которым уже успела сообщить радостные вести о предстоящем бракосочетании? И как смогу я вернуться к своему прежнему тусклому существованию, в которое Джеральд внес столько радости?

     Может, позвонить в полицию? Сама-то я не сомневалась в своих выводах, но сумею ли убедить кого-то еще?

     И тут я приняла решение. А приняв его, почувствовала себя лет на десять моложе, фунтов на десять полегче и не такой уж глупой. Поскольку, надо сознаться, происшедшее нанесло ощутимый удар моему достоинству.

     В общем, решение было принято, и я вернулась к себе радостная и счастливая.

* * *

     Итак, мы поженились.

     Поженились? Да, конечно. А почему бы и нет?

     Потому что он будет пытаться убить меня? Ну, разумеется, будет. Собственно, он уже пробовал — раз шесть.

     Но Джеральд очутился в крайне невыгодном положении. Он не мог просто убить меня в открытую. Надо, чтобы убийство выглядело как естественная кончина, ну, на худой конец, несчастный случай. То есть ему приходилось быть дьявольски хитрым и строить козни так, чтобы никто ничего не заподозрил.

     И здесь крылась причина его неудач. Я ведь была предупреждена, а значит, вооружена заранее.

     И что я на самом-то деле теряла? В семьдесят три года - много ли мне еще осталось? А как, оказывается, насыщена может быть жизнь в таком возрасте! Особенно в сравнении с прошлым, до появления Джеральда! Ежечасно ощущать привкус смертельной угрозы, играть в кошки-мышки, обмениваясь ударами и контрударами, — что может быть еще восхитительней!

     А потом, конечно, очаровательный и приятный супруг. Джеральду приходилось быть приятным и очаровательным. Он никогда не мог позволить себе не согласиться со мной — ну, в крайнем случае, слегка, так как не мог допустить, чтобы я покинула его. Он старался не дать мне никакого повода заподозрить его. Я не заговаривала с ним ни о чем подобном, и он считал, что я ни о чем не догадываюсь. Мы вместе ходили на концерты, в музеи и театры. И Джеральд всегда был исключительно внимательным кавалером — лучшего спутника трудно и желать.

     Конечно, я не могла позволить ему приносить мне завтрак в постель — как он хотел. Нет, сказала я ему, в этом отношении я старомодна и убеждена, что кухня — это женское дело. Бедняга Джеральд!

     И еще мы не путешествовали, сколько бы раз он ни предлагал.

     А еще мы закрыли второй этаж нашего дома, так как я сочла, что нам двоим вполне просторно и на первом, а чтобы карабкаться по ступенькам, я немного старовата. Конечно, ему ничего не оставалось, как согласиться.

     Тем временем у меня обнаружилось другое хобби, о котором Джеральд ничего не знал. Путем осторожных расспросов и тщательного изучения генеалогических материалов, а также пользуясь именами из джеральдовского семейного древа, я постепенно составила новый вид оного. Не фамильного, нет. В шутку его можно было бы назвать древом повешенных. Это список жен Джеральда. Вместе со своими генеалогическими материалами я завещаю его бостонской библиотеке. Если в конце концов Джеральду повезет, то-то удивится хранитель-библиотекарь, разбирая мои бумаги! Да и Джеральд удивится не меньше.

     А, вот и он, подъехал в новом автомобиле. Опять собирается позвать меня проехаться с ним.

     Только я не поеду.